Трудно не согласиться, что одной из внутренних опор, помогающей человечеству не заблудиться и выжить, является его история.
Да, в официальной истории много противоречий.
Да, многие даты спорны, и хронология сомнительна…
Да, история как наука – предмет спекулятивный, и школьные учебники, хотим мы того или не хотим, но всегда пишутся на злобу дня, то есть по определенному идеологическому заказу власть предержащих…

И что с того? Давайте дружно все потопчем, объявим себя Чингисханами и примем на себя ответственность за все, что творилось и творится в цивилизованном мире по мнению различных истериков (не опечатка)? Которые весьма не любят окунаться в первоисточники, потому как сведения, которые там содержатся, очень редко совпадают с их хитроумными построениями…
Это ведь очень просто: объявить все документы, доставшиеся нам от предыдущих эпох, написанными недавно. И похихикать: а вы докажите, что мы врем. Ведь у вас на руках только копии: подлинники если и были, то давно истлели.

Такие люди даже не подозревают, что способ, позволяющий хотя бы несколько сориентироваться в ворохе информации, сваливающейся на нас, давно человечеством выработан и успешно применяется в научной практике. И вот он.
Истина не всегда бывает тем, что нам кажется очевидным. Поэтому, выясняя ее, желательно исходить из предположения, что сведения, заполученные нами из какого-то источника, являются правдивыми. Парадоксально, однако это лучший способ разложить полученный материал по полочкам, чтобы информацию сопоставить и обдумать. Например, поискать в ней внутренние противоречия. Только после этого мы имеем право заподозрить: вдруг факты, предъявленные нам, неполны либо вообще фальшивы?

Поэтому следующий этап – спрашиваем себя, соответствует ли данный материал информации, которая имелась у нас ранее, в том числе и имеющемуся у нас личному жизненному опыту?
Если видим противоречия, то приступаем к третьему этапу: проверке предложенных нашему вниманию сведений с помощью дополнительных источников, помня, опять же, что критерием истины является жизненная практика.

Процесс этот может нами не осознаваться, но он имеет место быть, иначе бы мы заблудились в информационном море или вообще бы не смогли существовать, не будучи способными отделить реальность от иллюзий. Даже заблуждаясь, мы вынуждены в своих заблуждениях на что-то опираться и чему-то верить. Не одному, так другому, помня хотя бы о том, что Буриданов осел помер с голоду, не решаясь протянуть морду ни к какой из предложенных его вниманию охапок сена.
Давайте же попробуем отделить зерно от плевел и посмотрим на историю не как на салат-оливье, прокрученный через мясорубку и ставший от этого несъедобной бурдой, а как на совокупность четких закономерностей, некоторые из которых вполне реально отследить и изучить. Ну и так далее.

Например, попробуем рассмотреть «Повесть временных лет» в качестве источника сведений об истории нашего (прежде всего, конечно, русского) народа. То есть:
а) содержит ли она логически необъяснимые и непреодолимые внутренние противоречия;
б) есть ли в ее тексте нечто, противоречащее ранее известным нам фактам;
в) подтверждают или опровергают содержащуюся там информацию иные (независимые) источники.

Я подробно останавливаюсь на доказательстве подлинности «Повести временных лет» потому, что в своих работах я пытаюсь представить концепцию исторических событий, основанную именно на этом факте.
Зачем люди пишут мемуары.
Начнем с малого. Не будем пока воспарять в дебри высокой политики. Продуктивнее задуматься, зачем вообще люди берутся за перо. Мы видим 4 основных причины.
1. сообщить кому-то необходимые сведения;
2. рассказать о себе, любимом;
3. изложить просьбу;
4. заработать на жизнь (запись под диктовку, работу переписчика или хрониста относим сюда же).

В общем-то это настолько общеизвестно, что даже не подлежит сомнению, и тот, кто берется делать качественную фальшивку, конечно же, все эти нюансы учитывает. В свете этого то, что содержание ПВЛ полностью соответствует пунктам 1, 2 и 4 само по себе доказательством подлинности еще не является, хотя и заставляет в эту подлинность поверить.
Однако у любого литературного жанра есть признаки, которые всегда такой жанр выдают. Есть они и у подделок под старину.

Дело в том, что любое литературное творение всегда опирается на систему стандартов своего времени. То есть, чтобы ему поверили, он должен воссоздать старину такой, какой она является в понимании его соотечественников и современников. То есть он всегда пишет для чего-то, и в его творении невольно присутствует некая законченность, или по крайней мере замысел. Потому что крайне редко бывает, чтобы можно было продать вещицу либо просто произвести впечатление на публику обрывком непонятно чего начертанного непонятно на чем.

Вспомним: все знаменитее фальшивки XIX века были именно чем-то знаковым. Например, «Серебряный кодекс» - памятник на готском языке, написанный серебряными буквами на пурпурной бумаге, (отрывок, но так как это «Четвероевангелие», то содержание есть с чем сопоставить); или «Беовульф» на «древнеанглийском» языке (поэма, изложенная аллитерационным стихом). То есть для сенсации важны две вещи: содержание и оформление.

В этом плане Лаврентьевский список «Повести временных лет» не удовлетворяет ни одному из требований. После Радзивиловской («Кенигсбергской) рукописи, например, с красочными иллюстрациями, она произвести впечатления на публику уже не могла. Что, кстати, с ней и произошло – извлеченная из неизвестности Мусиным-Пушкиным в качестве раритета, она в качестве объекта, с которым никто, собственно, не знал, что толком делать, была в 1811г Александром 1 отправлена в Императорский музей, никем не востребованная и никому не интересная аж до середины XIX века.

Содержание ее было в общем-то давно всем известно. Хотя бы по «Патриаршей летописи», которая не читалась широкой публикой исключительно потому, что содержит длиннющие вставки о церковных делах, абсолютно не интересные ни одному светскому уму. Ну, разве кроме историков, которые черпали оттуда материал для своих трудов. Черпали, отнюдь не списывая все подряд, поскольку это «все» ни один из них не прочел даже наполовину.
Кроме того, по Руси ходили отрывки из ПВЛ (публика об их происхождении вообще не задумывалась) в качестве сказок для детей вроде «Белгородского киселя», «Кожемяки» или истории про вещего Олега.
До своего подарения августейшему правителю Лаврентьевский список не менее двух столетий (XVI-XVIII вв.) находился в Рождественском монастыре г. Владимира, что, кстати, вполне закономерно, поскольку вторая часть списка содержит так называемую «Суздальскую летопись», посвященную событиям в этом регионе.

То есть сенсации данный список при своем появлении отнюдь не произвел. Никто не восклицал: «Смотрите, здесь все написано» или «Какая прелесть».
Мало того, для автора фальшивки вполне достаточно было бы и одной ПВЛ, чтобы удовлетворить свое тщеславие. То есть тратить время и силы на изготовление второй половины рукописи ему было вообще ни к чему. Тем более что вероятность того, что содержание этой половины будет востребовано хоть кем-то из его современников была близка к нулю.
В самом деле: для «Серебряного кодекса», чтобы его продать, подарить и прочее, вовсе не потребовалось наличие слишком большого количества страниц – вполне хватило 188 из предполагаемых 336, чтобы его объявили ценным для Юнеско.

Сенсацией могло быть только одно: если бы это был автограф Силивестра. То есть не копия силивестровой компиляции, переписанная неким Лаврентием, а якобы подлинник То есть рукописи была бы придана древность еще на пару столетий вглубь истории. Тогда бы это действительно прозвучало, да.
Ведь для того, чтобы предъявлять ее в качестве доказательства «праосновы», подпись игумена Сильвестра ничем была не хуже подписи монаха Лаврентия. ПВЛ – компиляция, и ученый мир точно с таким же энтузиазмом скрещивал бы перья в том, кто был «последней рукой», а кто первой.

Тем более, что точно известно: копировалась и расходилась по стране именно ПВЛ, причем без включенного в нее «Поучения Владимира Мономаха», нахождение которого и могло являться поводом для сенсации. А так, в общем массиве долго никем не прочтенной рукописи, оно очень долго оставалось неизвестным для широкой публики.
То есть, получается, что «фальшивка» была изготовлена так, чтобы автор ее от ее появления на свет никакой пользы для себя не извлек. Ни материальной, ни моральной. В общем, денег, труда и времени было потрачено уйма, но без толку. Громадное, напряженное многомесячное корпение над непривычными буквами – и ни ради чего?!

Ведь даже простейшего текстологического открытия по поводу имени игумена Силивестра тогда не было сделано – научный мир долгое время даже не подозревал, что авторство монаха Нестора, по недоразумению возникшее в связи с Хлебниковским списком, можно оспорить. То есть еще одна пропущенная сенсация.
Простите, но так не бывает. Так что с этих позиций Лаврентьевский список ПВЛ ничем подделку не напоминает.

Подойдем к делу с другой стороны, с текстологической.
Если «ПВЛ» - произведение подлинное, то при исследовании ее мы должны учитывать, что это – типичная компиляция, в основе которой лежат один или несколько пратекстов, дополненных записями, сделанными человеком не просто грамотным и имевшим прямой доступ к переписываемым им документам.
Этот человек был полностью уверен в том, что ему за его самоуправство и вставки, порой весьма нравоучительного характера, ничего не будет. То есть что заказчик не обидится, не расстроится, не накажет и не заставит все переписывать.

А поскольку таким заказчиком в те времена могли быть только либо князь, либо очень знатный боярин, умевшие, между прочим, читать не хуже самого писца (грамоте со времен Владимира Красна Солнышка учили всю правящую верхушку), то извините, но рядовой безвестный монах в качестве «Последней руки» не подходит. Не рискнул бы тот советы князьям подавать и их осуждать.
Ну и еще в его распоряжении имелась кучка первосортного пергамента, иначе как бы его труд дошел до нас, да еще минимум в двух слегка различающихся вариантах (все известные нам списки «Повести» восходят либо к Лаврентьевскому, либо к Ипатьевскому спискам. Новгородская летопись стоит несколько в стороне).

Хотя признаемся сразу: в принципе, для определения «подлинность или подделка» имя «последней руки» (монах Нестор или игумен Селивестр) не столь важно. Гораздо важнее понять, насколько полно представлена в «Повести» личность этого человека.
То есть пишет ли «Последняя рука» о себе? Да, пишет, причем постоянно – именно поэтому мы и знаем о тесной связи этого человека с киевским Печерским монастырем. То есть выполняя чужую волю, автор не забывает о себе, любимом – в общем, перед нами типичные мемуарные выкладки,.
К стати, людям, далеким от религиозной экзальтированности, читать большинство монастырских эпизодов мало интересно, они выглядят наивно и чаще всего исследователями пропускаются. Что еще раз подтверждает: ПВЛ – это отнюдь не произведение «высокой литературы», рассчитанное на то, чтобы произвести на читателя некий эффект.

«Последняя рука» везде четко разделяет то, что он знает понаслышке от того, что видел или испытал сам. Боевые эпизоды, включенные в хронику своего времени, он совершенно недвусмысленно описывает с чьей-то подачи, то есть по рассказам некоего поучаствовавшего в этих эпизодах лица .
Не подлежит сомнению, что «источник № 2» без которого «Повесть» вряд ли бы имела слишком большую историческую ценность – это трезвый, государственный муж, ратующий за мир между князьями и не склонный к авантюрам или мистике. Эпизоды о том, как Ян Вышатич разобрался с волхвами, относятся к одним из наиболее ярких в летописи, однако впечатления, будто автор в этих местах «сочиняет байки» для того, чтобы проиллюстрировать какую-то идею, нет.

В общем, четкие два автора, но ни параллелей между их текстами, ни каких-то иных литературных приемов, характерных для искусственно слепленных законченных произведений, в ПВЛ нет. Просто признаки наличия двух людей, дружба между которыми привела к продолжению летописания, начатого кем-то, кто тоже имел и возможность, и причины взяться за перо.
А ведь будь перед нами литературная подделка, такой параллелизм абсолютно точно бы был. Я говорю не о морализаторских ремарках автора, а о противоположном явлении - автор практически нигде не привлекает описываемые им эпизоды из княжеской жизни в подкрепление своих тезисов. То есть в ПВЛ как в целом отсутствуют признаки публицистики.
Забавно, что в заголовке «Откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве начал править…» такая публицистическая направленность четко просматривается, и даже не скрывается. Однако очень скоро летопись превращается просто в историческую хронику, соединенную со вставками самого различного характера.

То есть отсутствует и третий признак литературного творения – отсутствует единый цельный замысел, подчиняющий себе все. Нет ни деления на части, ни иных литературных приемов. Ничего нет вообще, кроме отдельных разнородных частей, разных по языку и стилю. То есть наш «изготовитель» должен был бы не просто сочинить рукопись на древнем языке, но и сделать это так, чтобы было видно: к созданию текстов причастны по крайней мере три разных человека. И это не считая договоров с греками. А ведь это было бы непросто и для произведения на языке куда более близком временам предполагаемого сочинителя.

Дьявол, как известно, кроется в мелочах. Возьмем, к примеру договоры первых князей с греками. Они не только все три разные, но и клятвы в подтверждение их верности различны. Если при Олеге посланцы от русского князя клянутся только своим оружием, то в договоре с Игорем уже среди посольства упоминаются христиане, и клятва теми приносится дополнительная, в храме св. Ильи. Также там упоминается Перун, а в договоре Святослава еще и Велес. Это не стандарт! Это нарушение всех литературных канонов.

И пусть меня извинят сторонники того, что талантливый литератор способен сварганить все, что угодно, но я не соглашусь. В ПВЛ отсутствует главный признак подделки под старину – художественность. То есть отдельные жемчужины там имеются, но они не связаны единым полем, единой мыслью: «Я вот это пишу для этого». То есть перед нами – сборник, редактор которого не имел права нигде ничего убирать или изменять, лишь мог добавлять и датировать то, что не имело датировки, но могло хоть как-то быть определено во времени.

В общем, без сомнения ПВЛ – подлинник. Таков очевидный вывод. И, признаться, даже крайне удивительно, что находятся люди, пытающиеся на основе столь шатких доводов, как наличие в тексте не заполненных событиями дат, делать вывод о том, что поскольку имел место заказ, то исключительно поздний, а 1116 год для его исполнения никак не годится. Смешно!

Гораздо важнее, что события, изложенные в ПВЛ, уходят во времена, когда письменности на Руси еще не было. Вот и возникает вопрос: верить или не верить? И особенно много полемического задора всегда возникает вокруг темы: Рюрик и его племя. Было или не было оно, призвание варягов?
Что нам известно о Рюрике.
Итак, поскольку можно считать доказанным, что ПВЛ – полноценный исторический источник, поищем в ее тексте места, где говорится о варягах. Например, снова откроем договоры первых князей и прочтем имена послов, участвовавших в процедурах.

«Равно другаго свщания, бывшаго при тхъ же цесарихъ Лва и Александра. Мы от рода рускаго — Карлы, Инегелдъ, Фарлофъ, Веремудъ, Рулавъ, Гуды, Руалдъ, Карнъ, Фрелавъ, Рюаръ, Актеву, Труанъ, Лидуль, Фостъ, Стемиръ, иже послани от Олга, великаго князя рускаго, и от всх, иже суть под рукою его, свтълыхъ бояръ…»
Это начало договора Олега с греками. Отнесемся к документу объективно: были варяги, были. Имена послов сплошь скандинавские. «Олг» и «Игорь» - также отнюдь не похожи на славянские, точно также как Рогнеда и Рюрик.

Только кто же они были по национальности? На каком языке говорили, если не осталось от их наречия никаких следов в наших говорах: ни в киевском, ни, тем более, в новгородско-псковских?
А должно было бы, между прочим остаться – ведь правила эта диаспора, если верить официальной легенде, аж до того момента, пока в княжеские отряды не начали активно нанимать местных, то есть до вокняжения Ярослава. И сроку этому было… Сейчас посчитаем… 1016 минус 862… около 150 лет.

Это много, очень много. За такой период древнеанглийский язык, германский в своей основе, после завоевания норманами Британии в 1054 г. настолько пропитался французской лексикой и грамматикой, что радикально изменился, и французские корни очень многих распространенных слов обнаруживаются в современном английском языке без особого труда даже неспециалистами. А у нас от скандинавов – фр-р – и ничего! Чудеса, да и только!
А нет никаких чудес. Русская летопись упоминает племя Русь, к которому принадлежал Рюрик, среди народов, обитающих на прибалтийских территориях. Автор ПВЛ их добросовестно перечисляет: шведы, норманны, готы, русь… То есть для автора ПВЛ «варяги» – это не народность, а сборное название людей по месту их обитания, Варяжскому морю. Чего ж тут копья-то особо ломать?

Ясно ведь: из летописи следует, что русь – это не шведы, не норвежцы, и не готы. И даже если мы вдруг решим, что русь – это прусы, то и тогда причин для ажиотажа нет. Потому что историки единодушны: летописные прусы были либо славянами, либо очень близким к ним по языку балтийским народом (см. теория раннего балто-славянского языкового единства - она полностью подкрепляется языковыми данными).
В общем, с варягами – да, было.
Но теории норманизма все же скажем решительное «нет».

Кстати, существует «народная» гипотеза, запущенная в широкий обиход Михаилом Задорновым, правдоподобно объясняющая, не только слово «варяги», но и таинственную фразу из «Повести временных лет»: …земл наша велика и билна . а нарда в неи нтъ .
Те, кто служил в армии, вспомнили, что фраза «пойти в наряд» обозначает «заступить в караул». Так что фразу следует перевести:
«Земля наша велика и обильна, а защиты у нее нет.»

Мы так подробно останавливаемся на этом маленьком аспекте, потому что он, как ни странно, является ключевым во всей русской истории - «варяги» - это «защитники», поэтому абсолютно все взаимоотношения между ними и остальным населением, в том числе регулируемые законом, следует рассматривать именно с этой точки зрения.
Например, совершенно не случайно, что законы, изданные Ярославом, защищали в первую очередь их! То есть штраф за убийство варяга был несравнимо больше штрафа за убийство обычного крестьянина или горожанина. Именно поэтому новгородцы и простили Ярославу жестокую расправу над теми, кто в бытность его Новгородским князем вздумал против него подняться. И не только простили, но еще и поддержали в его стремлении бороться за власть.

Кстати, о том, что «призвание варягов» не фейк, сварганенный Романовыми или потомками Дмитрия Донского, свидетельствует факт права жителей городов Древней Руси приглашать на княжение того кандидата, который казался им наиболее приемлемым. Например, в ПВЛ упоминается эпизод 1068 г с освобождением горожанами Киева «из поруба» (то есть из тюрьмы) Всеслава Полоцкого, чтобы заменить им не понравившегося им Изяслава.
"Людие же кликнуша и идоша ко порубу Всеславлю, Изяслав же, се видев, со Всеволодом побегосте со двора. Людие же высекоша Всеслава ис поруба, в 15 сентября".

У нас принято считать это «восстанием киевлян», но в действительности это было прямым осуществлением горожан того времени права приглашения того, кого они хотят. Естественно, в реальности князья такое предпочитали решать между собой, но для Новгорода это право оставалось актуальным вплоть до времен Ивана III, то есть до момента разгрома новгородской земли Московскими князьями.

Из Радзивилловской летописи





Подробнее https://www.yaplakal.com...