Составитель сборника выражает искреннее сочувствие читателям и тоже находится в возмущении, что им забыли сообщить о том, что теперь вместо тока убивает напряжение, но вмешиваться в авторский стиль не считает возможным, мучаясь от собственной порядочности.

На рубеже 1991–1992 годов в наших Вооруженных силах прошло массовое сокращение политработников. До сокращения у нас на корабле по штату их было три: большой зам (заместитель командира корабля по политической части), маленький зам (секретарь комитета ВЛКСМ) и парторг. Поскольку маленький зам и парторг оба были Вячеславами, то мы, чтобы не перепутать, звали их соответственно Слава ВЛКСМ и Слава КПСС.

Потом Советский Союз развалился, КПСС перестала быть направляющей силой, и замов стали сокращать. Но поскольку замов сокращали сами же замы в Главном политическом управлении СА и ВМФ, то после сокращения их у нас по штату стало пять. Ликвидировали парторга, но ввели должности замполитов боевых частей 5 и 7, комсомольца легким движением руки превратили в офицера-воспитателя, плюс к тому ввели невиданную ранее майорскую должность психолога.

Приехавшие в Балтийск с Дальнего Востока замполиты БЧ 5 и 7 оказались своими ребятами, корабельными. Бывшими комсомольцами с однотипных кораблей. С психологом все получилось гораздо интереснее. Я уж не знаю, где копали кадровики, но буквально за пару недель до перехода с Балтийского флота на Тихоокеанский на корабль прибыло зеленое чудо в лице капитана-летчика.

Тут надо сделать небольшое лирическое отступление и разъяснение. До этого явления мы сталкивались лишь с лейтенантами-двухгодичниками, призванными сразу после институтов. Будущего корабельного офицера к тяготам и лишениям военной службы готовят заблаговременно. И первое, к чему готовят, – никогда и ничему ни при каких условиях не удивляться. Для этого есть великое множество способов, количество которых зависит лишь от фантазии училищных командиров. «По команде „Отбой“ наступает темное время суток», «Круглое носим, квадратное катаем», «Подметание плаца ломами» и, наконец, «Закат солнца вручную». Плюс курсант в течение 4–5 лет обучения несколько раз проходит практику на кораблях и приблизительно представляет, с чем столкнется в будущем. Добавим сюда тот факт, что на 10-й оперативной эскадре Тихоокеанского флота, для которой строился наш корабль, 90 процентов офицеров и 100 процентов мичманов были ссыльнокаторжными, по выпуску которых из училищ их ротные командиры ставили свечки в церквях. Таким образом, они еще в училищах и учебках прошли все круги ада, после которых корабль не страшен.

А вот лейтенанты из института ничего этого не проходят. Их бросают в недра корабля как щенков в омут: выплывет – значит, будет жить. Первые месяца три службы такой лейтенант мгновенно вычисляется по широко открытым, округлившимся глазам и перманентному когнитивному диссонансу. Он буквально воспринимает слова руководства, которые обычный офицер пропускает мимо ушей ввиду их неинформативности. Не выбитая в училище фантазия живо рисует ему старпомовские угрозы, лейтенант запирается в каюте и в ужасе начинает представлять, как старпом его будет «драть до тех пор, пока из ушей не повалит черный едкий дым». Или как ему, лейтенанту, два года придется «ползать раком на брюхе, пока не научишься Родину любить» и «гнить на железе, пока ушки не отвалятся». Такой лейтенант, посланный старшим на погрузку цемента, грузит его вместе с личным составом. А иногда и вместо. Такой лейтенант берет в каюту неработающий прибор и начинает его разбирать и паять вместо того, чтобы взять и потрясти, как это делают все нормальные люди. И если после этого не заработает – заменить. Такому лейтенанту невозможно объяснить, что по команде «Залп» надо не только интеллигентно ткнуть пальчиком в красную кнопку «Пуск», но одновременно со всей силы ударить кулаком по приборной панели, чтобы замкнуть все цепи. И без этого обязательного ритуала с корабля не полетит ни одна ракета и ни один снаряд. В общем, проблем с таким лейтенантом подчас еще больше, чем с матросом.

Слава богу, наш первый психолог Миша Павловский военное училище заканчивал, хоть и «ненастоящее». По старпомовской терминологии, это была «Фабрика мягких игрушек» – так наш доблестный чиф называл все военно-политические училища. Ситуация осложнялась тем, что это была летная фабрика мягких игрушек. Где, в отличие от нормальных училищ, с первого же курса не показывали, что ты никто, зовут тебя никак. Там наоборот – готовили элиту Вооруженных сил, четыре года вдалбливая в голову, что ты лучше всех. А после этого он еще шесть лет прослужил замполитом эскадрильи, где имел дело только с офицерами, то есть с такой же элитой.

И вот представьте себе картину: такой перфекционист из элитных попадает на корабль, где он действительно никто. Об этом можно даже не упоминать – достаточно посмотреть на вечно разбитую и вечно перевязанную Мишкину голову: передвигаться по кораблю тоже надо учиться. Но у старпома свои методы воспитания подчиненных, и главный из этих методов гласит: «Принципы воспитания детей, животных и подчиненных одинаковы, разница заключается лишь в количестве применяемого зверства». На зверстве старпом, особенно в море, не экономил, за глаза и в глаза называя Мишу «любимым асом Геринга» (мозговые процессы старпома логике не подлежали, но постоянно поражали даже подготовленных окружающих своими итоговыми выводами).

В общем, к середине перехода, где-то в районе Индийского океана, Миша окончательно понял свою корабельную ценность и впал в депрессию. Впрочем, в депрессии пребывал не он один. К тому времени нам всем было уже плевать, куда плыть, в кого стрелять. Апофеозом стала эскапада инженера зенитно-ракетной батареи Андрея Борисовича Писарева, который, сняв одновременно четырех проституток разных рас, цвета кожи и вероисповедания, устроил с ними, как потом выразился старпом, «экибану». Всем хотелось только одного: куда-нибудь прийти и оттуда уехать в отпуск, забыв, хотя бы на время, все эти тревоги, пожары, визиты, совместные учения и отсутствие берегов вокруг.

Но депрессия у Миши налагалась на потерю жизненных ориентиров, поэтому ближе к Вьетнаму он решил покончить жизнь самоубийством. Но и здесь суровое и горькое слово «суицид» из-за незнания Мишкой корабельной действительности превратилось в клоунаду.

Прямо в каюте Миша достал ножницы и стал тыкать ими в розетку, желая побыстрее свести счеты с жизнью. Но корабли наши проектировали тоже неглупые люди. Напряжение в каютных розетках составляет 127 вольт – то есть то, что нас не убивает, а только делает сильней. Сует Миша ножницы в розетку, оттуда раздается – «Бах!» – Мишка отлетает, поднимает вылетевшие ножницы и принимается по новой.

Все это веселье с верхней койки наблюдает Мишкин сосед по каюте, командир группы разведки и радиоэлектронной борьбы Гена Абубекаров. Человек, в общем-то, совершенно незлобивый, даже добрый. Отнюдь не изверг. Только к тому моменту очень сильно замученный морем. Гена внимательно смотрит за попытками суицида, после чего подает голос.

– Миша, не занимайся онанизмом, – говорит Гена. – В столе лежат ключи, боевой пост – напротив каюты. Там в розетке 380. Отмучаешься сразу.

Психолог рад был воспользоваться столь любезным советом, но на выходе из каюты попался на глаза заму. Дальше были крики, паника на глобусе, примчавшийся доктор мгновенно обколол Мишку какой-то гадостью, ненадолго превратившей его в растение. И до самой Кам-Рани психолог жил в каюте зама под его личным руководством. В это время в кают-компании живо обсуждали его дальнейшую судьбу.

– Зам, как придем, кадровикам скажи: пусть, бл… еще танкистов нам присылают, десантников, саперов, – говорил за обедом старпом. – Чего мелочиться-то? Розеток у нас много…

Мишку сдали в Кам-Рани, в местный госпиталь, откуда он прибыл через несколько месяцев уже гражданским человеком с каким-то жутким диагнозом. Чуть ли не шизофрения. Что не помешало ему возглавить отделение ГАИ в поселке Фокино, где базировались две из трех дивизий 10-й оперативной эскадры, не просто сохранив капитанские погоны, но и быстренько став майором.

Но корабль не забывал. И дни рождения офицеров – бывших и настоящих – помнил очень хорошо. Многие, уволившись или переведясь на Запад, увезли с собой купленные на Дальнем Востоке праворульные машины. Регистрировали мы их все у Мишки, затем дружно обмывали, а потом еще много лет Мишка присылал нам обязательные тогда талоны о прохождении ТО. Как правило, ко дню рождения. И мы, показывая эти талоны друзьям и знакомым, всегда говорили: «Подарок от любимого аса Геринга».

Согласитесь, психолог, сошедший с ума и возглавивший после этого ГАИ, – это по меньшей мере неординарно.

© Максим Лебедев


Подробнее https://www.yaplakal.com...