Бои за Суджу — крупнейший населенный пункт Курской области, находившийся под контролем Вооруженных сил Украины (ВСУ), — близятся к завершению. На протяжении нескольких месяцев в оккупированном городе оставались тысячи мирных жителей. Многие из них пережили мародерство и издевательства, а некоторые до сих пор не могут адекватно передать свои переживания из-за проявления стокгольмского синдрома — бессознательного сочувствия к захватчикам. О том, что происходило в Судже и соседней Казачьей Локне на протяжении семи месяцев оккупации, «Ленте.ру» рассказали местные жители, остававшиеся все это время в своих домах.

«Все забрали. Не хочу вспоминать»

Алина, пенсионерка, Казачья Локня

Они приехали и спрашивают: «Можно с вами поговорить?» Интервью, значит. А я дрова все пилю.

Говорю им: «Откуда ты? Из Киева? Мы же всю жизнь дружили! В Сумы ездили детям за покупками, у нас граница с Сумской областью была, побратимы. Хорошо дружили, жили мирно. А тут — война». А он отвечает: «Это же правительство, не мы»

Ко мне в целом относились неплохо. Я соседских собак кормила — там семь щенков было, совсем маленькие. Они приходили, брали их на руки, целовали. За щенят даже хлеба мне давали.

Плохих среди них я не встречала… Ну, кроме одного. Он прямо сказал: «Я русским буду мстить всю жизнь. У Киева наших много полегло». Повторял это снова и снова, будто заклятие

Я сама не из Суджи, а из Казачьей Локни.

Насчет мародерства… Как сказать. Все забрали. У сына — все, что только можно. Даже детскую сумку из коляски, ту, в которой младенцев носят. Представляете? Все до последней вещи вынесли

Я, конечно, не хотела уезжать. Не хотелось бросать дом, все нажитое. Я прожила семь месяцев [в оккупации], вся тряслась от этих обстрелов. Шесть раз прилетало — все разбили. Да что там…

Даже говорить об этом не хочется. Не хочу вспоминать.

«Пошли, а там оказались украинцы»

Галина, пенсионерка, Казачья Локня

Да что рассказывать? Бои были страшные. 8 марта, например, забежали ко мне в дом украинские военные. Дрон над ними кружил, вот они и искали, где укрыться. Сначала шестеро, потом еще двое. А у меня домик маленький, одна комнатка. Я растерялась, говорю: «Ребята, что вы?» А они: «Не беспокойтесь, мы сейчас уйдем». И правда, минуту посидели — и через огороды убежали.

В последние дни уже сами не знали, куда деваться

Вообще, ко мне они в дом не заходили. Я живу в парке, и, может, поэтому обходили стороной. Один раз только во двор пришли — трое военных, утром, где-то в сентябре. Я увидела их в окно, вышла. Они спрашивают: «У вас все в порядке?» Раньше, знаю, ходили по дворам, искали пустые дома. Но у меня собака привязанная, может, потому и не трогали. Увидели — ушли.

А вот в октябре другие пришли, в черных футболках. Думаю, азовцы. Трое их было. Спросили, есть ли у меня машина. Я сказала, что продала ее еще в июле. Они кивнули: «А можно мы гаражи посмотрим?» У меня два гаража, один на улице, другой тракторный. Я предложила вынести ключи, но они отказались. «Не будем, извините», — и ушли. Почему именно ко мне так относились — не знаю.

А вот к другим… О, у них было хуже. 8-го числа утром ко мне две женщины прибежали. Одной 85 лет, другой 52.

Трясутся, спрашивают: «Галя, у тебя вчера были?» — «Кто?» — «Украинцы»

Оказалось, что в тот день по улице Богдановка ехала колонна танков. Четыре ушли вниз, а один остался у старого кладбища, возле газорегуляторного пункта.

А на всех танках — буква Z. Женщины подумали, что это наши. Одна другой говорит: «Давай ребят покормим, кто что может». Пошли, а там оказались украинцы

Их тут же назад приволокли, начали дома обыскивать, телефоны забирать… Все
проверяли. А меня не трогали. Меня это удивляет. Да и не только меня.

С питанием тяжело было. Долго никто и не знал, что я осталась. Только 29 августа ко мне зашла знакомая, она в церкви свечки продает. Они тогда по домам ходили, смотрели, кто еще остался. После этого, видимо, передали кому надо.

Всего в Казачьей Локне тогда осталось человек 185 — примерно четверть населения.

Я не успела эвакуироваться. Никто ничего не объявлял, не организовывал

Когда только все начиналось, представители сельсовета ходили по домам, спрашивали, кто готов уезжать, чтобы автобусы заказать. Но потом… Потом — тишина.

Казачью Локню сейчас не узнать. Почти ничего не осталось. Мой дом тоже пострадал — от нашего же удара. Видно, били по заданному квадрату. Перелетело, и мой дом снесло. Теперь говорят, что меня в Курск эвакуируют, временно разместят там.

«Мы с вами уже не братья»

Татьяна, пенсионерка, Казачья Локня

Убитых было много. Из самой Казачьей Локни четверо погибли.

А еще приезжих, которые служили или по делам сюда попали, — их, говорят, расстреляли

Александр, пенсионер, Казачья Локня

(Перебивает.) Без суда, как собак! Погибших хоронить не давали!..

Но знаешь, что меня поразило? Были ребята с Западной Украины. Вели себя достойно. Один молоденький, 30 лет, из Ивано-Франковской области, пригнали его. Я его спрашиваю: «Как ты попал сюда?» А он: «Дядя Саша, меня скрутили, пинками под зад, в ПАЗик загнали — и вот я тут». Недавно женился, фото ребенка показывал, красивый мальчишка...

А вот некоторые «наши», родом из Донбасса, с той части, что украинская, вели себя гораздо хуже. Я с ними говорил по-русски, убеждал…

А он: «Я уже не Александр, я Олександр. Мы с вами уже не братья». Я ему: «Ты же русский!» А он: «Нет. Украина — это Европа»

Я ему: «Псевдоевропеец ты! Какая Европа? Им нужны ваши черноземы, недра. А вас самих уничтожат до последнего. Это же англичане с американцами задумали, чтобы оторвать этот кусок земли от святой Руси»...

Он слушал спокойно. Не спорил, но и не соглашался. Хотя мне страшновато было.

Поселили его в хорошем доме, где раньше коммерсант жил. Он там как бригадир был, хоть и неофициально.

А мы — без воды, без еды.

Наш глава села, Шкляев, шакал, убежал. Скотина, он все знал! Мы анкеты заполняли, по 25 килограммов помощи должны были получать те, кто от эвакуации отказался, а он все себе грузил. Проехал по нашей улице и даже не сказал, что украинцы уже зашли, что надо спасаться. Только своим «шестеркам» шепнул, а простых людей бросил

Сказали заранее ему: «Колодцы подготовь, почисть!» Так он и это проигнорировал. Водопровод потом отключили, так мужики сами лазили, чистили. А пока — воду из речки мутную пили.

Ночи были страшные. Спишь — бах-бах! Стены трясутся, стекла вылетают. Забили окна картоном. Соседке 85 лет, мы вместе жили, дрова пилили, кололи. Брянский парень, солдат, котел нам переделал под дрова — вот он нас и спас. И Богородица спасла, зима теплая выдалась.

Если бы морозы были, не пережили бы

С голоду не умерли только потому, что хозяйство у нас было. Куры, гуси. Потом стали гуманитарку давать. Да, украинцы.

Я не скажу, что все они звери. Были и такие, которые помогали. Помню, подходит один: «У вас хлеб есть?» Я говорю: «Нет». Он молча достал две упаковки воды, два батона, тушенку, печенье. Просто дал и ушел. И такие были

Мы ведь на улице жили. В погребе ночевали. В домах ничего не осталось. Все выбито, все разрушено. Вот так и тянулись дни — между страхом и надеждой.

Татьяна

Да, сначала они относились к нам хорошо. Говорили: «Мы не пришли с вами воевать. Мы с вашими военными, а с мирными жителями — нет».

И действительно, первое время ничего плохого не делали. А потом пришли другие — и начался ужас. Зверствовали.

Сколько расстреляли наших односельчан — точно не знаю. Говорили разное, но я сама видела, как у меня на огороде они убили российского солдата. Просто зашел — и все, его не стало

А потом, 20 февраля, они ушли...

Они и в нашем доме жили. Пришли, сказали: «Нам потребна ваша хата». Что тут скажешь? Понимаю. Уйти пришлось.

Мы старались им не попадаться на глаза. Видим — не в настроении, значит, лучше дома отсидеться. Бывало всякое. Гадко себя вели. Кто-то хуже, кто-то лучше.

Но когда твой дом уже не твой, когда вокруг только страх — разве это жизнь?